Чуткий сон Андрея прервала перемена в окружающих звуках. Она была незначительна, но он почувствовал: снаружи происходит нечто странное. Терзаемый недобрыми предчувствиями, Андрей расстегнул ставшую вдруг удивительно неподатливой молнию «входной двери» и осторожно выглянул. В первое мгновение ему показалось, что палатка каким-то невероятным образом, соскользнув по наклонному берегу, остановилась у самой кромки воды, и лишь выбравшись наружу, он понял, что произошло...
Лагерь заливало, река поднялась уже на метр, а вода все продолжала прибывать. Лодки не было видно. Видимо, ее унесло, причем вместе со спящим в ней Гату. А соседняя палатка была воплощением беспечной безмятежности. Из нее доносился храп Маньяка, почти заглушавший тихое посапывание Доктора. Андрей уже собрался бить тревогу, но передумал и стал перетаскивать продукты и снаряжение подальше от воды. Закончив, он опустился на влажный песок, ожидая дальнейшего развития событий. Уровень воды, похоже, стабилизировался, и, покараулив некоторое время, он вернулся в палатку, передвинув ее подальше от реки.
Когда мы проснулись, наша стоянка выглядела настолько обреченно-живописно, что могла служить натурой для написания эпического полотна: «Макаревич и Розенбаум в ожидании деда Мазая», и вскоре он появился, выплыв на лодке из затопленного кустарника. «Дед Гату» рассказал, что спал очень крепко и был крайне удивлен не найдя утром лагеря...
Измерения уровня показали, что за одну ночь река поднялась на два метра, причем с неба не упало ни капли. Выводы были неутешительные: видимо, в верховьях начались дожди.
Наскоро перекидав в лодку спасенные Макаревичем пожитки, мы тронулись в путь, рассчитывая пораньше добраться до озера, находящегося в пятидесяти километрах выше по течению. Протока, которая соединяла его с основным руслом, была совершенно «несудоходна», и нам предстоял 3- 4-километровый марш-бросок по тропическому лесу.
Под сводами реликтового леса
— Бамос! — Жекаре призывно взмахнул мачете, приглашая следовать за ним.
Дождь кончился, но лес был наполнен звуками падаюших капель, а пробившиеся сквозь верхние ярусы солнечные лучи, беспомощно вязли в облаке испарений. Наша «штурмовая колонна» выглядела так: впереди, расчищая мачете основательно заросшую тропу, двигался Жекаре, за ним — Повар, облачившийся в полевой костюм «профессора-энтомолога». Далее — главная боевая единица группы: Доктор, он же Полковник, несущий на теле основную массу холодного оружия. Арьергард был представлен Маньяком, что, на его же взгляд, было не вполне осмотрительно...
Когда, по словам Гату, до озера оставалось не более километра, лес начал меняться. Древесные стволы стали толще, кроны поднялись на недосягаемую высоту, а заросли поредели. Сельва наполнилась объемом и воздухом. Мы словно вошли в храм...
В первичном дождевом лесу Амазонии, как называют его в Бразилии «терра фирма» (твердая земля), в отличие от игапо (затопляемого леса) и участков вторичных лесов, появившихся на месте уничтоженных пожарами и вырубленных массивов, можно относительно свободно двигаться. Тут практически нет сплошных труднопроходимых зарослей, заболоченных почв и густого травяного покрова. Но именно в нем сосредоточено основное видовое разнообразие и богатство тропического леса. Реликтовый лес, дошедший до нас таким же, каким он был тысячи лет тому назад, — уникальный живой памятник природы, который в случае гибели практически не восстановим (по расчетам ученых, на воссоздание экосистемы реликтового леса потребовалось бы не менее тысячи лет).
Озеро появилось неожиданно. Оно было невелико, а его черная поверхность отдавала на солнце янтарем. Жекаре подошел к лежащей на берегу перевернутой лодке. Судя по тому, что она была вся опутана ползучими растениями, последний раз ею пользовались довольно давно. Гату рассказал, что раньше недалеко от озера жила индейская семья. Это была их лодка, и они здесь ловили рыбу... При слове «рыба» в руках у Макаревича с внезапностью выдергиваемого из кобуры кольта, непонятно откуда появился спиннинг, причем уже с насаженным на крючок огромным кузнечиком. А еще через минуту они отплыли...
— Ну что, Маньяк, давай костер замутим... под рыбу-то, — задумчиво произнес Доктор проводя взглядом скрывающуюся зарослях лодочку. Андрей Вадимович не подвел, ловив с десяток «аквариумных» рыбок по размерам, не уступающим сельди. Что только не водится в этом озере! Доктор поддерживал огонь, так как лечить было некого, Повар готовил, дивясь красоте мраморных рыбок гурами, Маньяк пошел на третью пытку по установке в кострище своей печально известной «падающей фляги» а Жекаре развешивал гамак, натягивая над ним марлевый полог. Костер не погас, рыбки оказались жирными, а уха получилась наваристой, фляга не опрокинулась, и чай, заваренный мягкой озерной водой, был удивительно душист и крепок, да и палатки с гамаком выглядели достаточно привлекательно. Наступала ночь...
Когда я проснулся, разбуженный нарастающим гулом, было половина одиннадцатого. Стихия буйствовала где-то в кронах, а здесь, тридцатью метрами ниже, пока царило спокойствие. Прошло не менее пяти минут, прежде чем дождь пробил все ярусы леса и достиг земли. По палатке забарабанили крупные частые капли, вслед за которыми на защищавший нас тент обрушился сплошной водяной поток. Ткань прогнулась и мгновенно осела над нашими головами пол тяжестью воды.
— Не рухнет? — прорвался сквозь дождевой рев крик Доктора.
— Нет, основная веревка натянута между деревьями. Черта выдержит, проверено, тут сплошной капрон.
— Ребята, а меня заливает, правда, пока не сильно, — Повара было чуть слышно, несмотря на то, что его палатка находилась рядом.
— Перебирайся к нам, — при свете фонаря Яковлевич начал перекладывать вещи к изголовью, освобождая место...
— Да пока терпимо... А вот индейское сооружение, кажется, смыло...
Я выглянул. В мутном свете луны, искаженном дождевыми струями, было видно, как Жекаре копошится над остатками своей «хижины». Я окликнул его. В принципе наша палатка была трехместная, и индеец, с которого ручьями текла вода, не сильно нас потеснил. Проскользнув «к стеночке», он лег на бок, облегченно вздохнул, посетовал на дождь и затих до утра.
Его не разбудил даже неожиданный возглас Розенбаума: «Черт, меня кто-то ужалил в плечо...» Я зажег фонарь и осмотрелся. Виновник происшедшего исчез, но даже в тусклом свете подсевших батареек было видно, как опухоль, образовавшаяся на месте укуса, росла буквально на глазах. Ничего смертельного не было, но, видимо, хватанул кто-то серьезный... «Андрей, я не чувствую руку...» Дождь лил, не переставая, и в палатке было уже сыро. «Теперь и глотать стало труднее...» Я посоветовал не нервничать и постараться уснуть. Успокаивало то, что это была не змея, а смертельно опасные насекомые здесь не встречаются. Так что утро вечера мудренее, а там — посмотрим... И мы смотрели на отекшую конечность в течение еще нескольких суток.
Возвращение
Шел уже пятый день нашего плавания, мы дальше и дальше уходили от привычного нам мира. Все менялось: менялись жалящие нас насекомые, которые здесь слишком разнообразны; менялся лес, временами затопленный и низкорослый, он вытягивался к небу на высоких обрывистых берегах; менялась и река, ее русло сужалось, а течение становилось все заметнее. Но в первую очередь, наверное, менялись люди. Лица осунулись, а одежда постепенно потеряла свой первоначальный вид. С большим трудом многочисленные почитатели смогли бы узнать в выглядывающем, словно Диоген, из грязной, усыпанной муравьями палатки, человеке с усталым липом и веселыми глазами — Андрея Вадимовича Макаревича, а в потрепанном джунглями диверсанте-одиночке времен вьетнамской войны — Александра Яковлевича Розенбаума. Что же касается меня, то сельва, по обыкновению, отыгралась на лице. Оно здорово обгорело, а губы и нос с такой силой обметала лихорадка, что пару раз меня путали с неким Шараповым.
И вот однажды утром вместо того чтобы привычно отправиться вверх по течению, мы повернули назад. Пришло время возвращаться...
Наверное, я сумел рассказать не обо всех перипетиях нашего путешествия. Но теперь я знаю наверняка, что в какой бы труднодоступный уголок нашей планеты ни отправились Андрей и Александр — вместе или же поодиночке — им уже будет легче, потому что они выдержали свои первые восемь дней в сельве.
Андрей Куприн
Via est vita: Над нами—южный крест
Руководитель экспедиции «Ветер планеты» передает с борта яхты «Урания-II» специально для журнала «Вокруг света».
Через неделю после старта с островов Зеленого Мыса мы ощутили мощное встречное течение. Оно появилось вместе с южным, почти встречным ветром, которого мы меньше всего ожидали здесь. Сначала лаг стал недодавать узла два, а когда вдруг пришел штиль, навигатор показал нашу скорость 2,5—3 узла общим направлением на север. Течение, с которым мы столкнулись, было в обратном направлении к нашему курсу и достигало фантастической цифры — до трех узлов. А с появлением южного ветра «Урания» прилегла на левый борт, настроившись на крутой бейдевинд, и стала лихо выдавать все шесть узлов, половина из которых съедалась встречным течением. Мы надеялись, что это временное локальное явление и через несколько часов ветер вернется на свои пассатные направления, но этого не произошло — остаток пути через Атлантику «Урания» прошла в жестком бейдевинде, и только за сутки перед Бразилией ветер отошел градусов на двадцать и позволил нам на галфинде влететь в гавань Ресифи. Противное же течение, которое встало на нашем пути, потеряло свою силу на широте острова Сан-Паулу, там, где мы и предполагали. Было приятно ощутить этот факт, предугадав его за трое суток, — сама по себе большая победа тактиков экспедиции.
